Невозможно сегодня представить культуру Камчатки без того вклада, который внес Федор Григорьевич Дьяков. С его пейзажами легко постигнуть тайны красоты камчатской природы, сохранить объективно в памяти важнейшие, поворотные события новейшей истории Камчатского края. Федор Григорьевич был выдающейся личностью, интеллигентом, неутомимым тружеником, подвижником в области культуры.
Каждый период его жизни — это служение своему народу.
Родился Федор Григорьевич 29 февраля 1924 г. на хуторе Атаманском Ростовской области.
Хутор Атаманский располагался в 15 км от нынешнего пос. Глубокого Ростовской области, (ранее Глубокая). Это место упоминается в русской литературе: в 1854 г. молодой офицер и начинающий писатель Л. Н. Толстой попал в районе Глубокой в сильный буран, событие это описано в рассказе «Метель». Дед Федора Григорьевича — Дмитрий Яковлевич основал хутор Атаманский. Он первым поселился в этих местах в начале 1900-х гг. Казачьего населения там было мало — земля считалась скудной для земледелия.
У деда было семь сыновей и шесть дочерей, среди них — отец художника — Григорий Дмитриевич. Мать — Агафья Ивановна, в девичестве Никишина, родилась на хут. Никишином, основанном её дядей Степаном Архиповичем. У неё было пять сестёр и брат.
Раннее детство Федор Григорьевич прожил с дедом, отцом, матерью, сестрой Марией, братьями Александром и Петром. Хозяйство было середняцкое. Все работы делали сами: и строили, и пахали, и скот разводили.
Григорий Дмитриевич Дьяков во время Первой мировой войны заслужил звание полного Георгиевского кавалера. В гражданскую войну он воевал под командованием Врангеля, перешел с войсками Белой армии через Перекоп. Когда войска Белой армии отступили к Новороссийску, Федор Григорьевич вспоминал то, что рассказывал отец, было — как в кинокартине «Бег»: люди, доведённые до полного отчаяния, стрелялись, не в силах пережить трагических событий. Эмигрировать и бросить семью, как поступили многие, отец не смог, переодевшись, он возвратился домой к семье.
В 1931 г. семью Дьяковых, как и многие другие казацкие семьи, приговорили к раскулачиванию и ссылке. Отец поначалу скрывался. Деда и мать предупредили, что если отец не объявится, их все равно сошлют и без него. Отцу ничего не оставалось, как сдаться властям, чтобы не расставаться с семьёй. Его забрали и увезли, увиделись они уже на накопительном пункте станции Тарасовка.
Вскоре им приказали собираться, взяв с собой только самое необходимое. Со станции Тарасовка — в товарных вагонах, потом на пароходе... Почти через два месяца после отправки их высадили в дер. Гадья Пермской области. Поселили их в холодном сарае, всех, кто был пригоден к работе, заставили строить поселок в двадцати километрах от ближайшей деревни. С приходом холодов их переселили в недостроенные дома нового посёлка, который назвали Горёвкой. В комнате сложили печь по типу донской, на которой спал дедушка. Началась зима, самая страшная в жизни Федора Григорьевича. К пяти часам утра взрослые уходили на лесозаготовку. Федор, которому шел седьмой год, с младшим пятилетним братом Петром и тяжело заболевшим еще в дороге дедом оставались одни. Родители сразу решили, что скудный паек по 5 кг муки (иногда давали сушеные овощи и крупу) на человека нужно строго распределять на каждый день — это помогло им выжить. Весной голод достиг предела. Федор Григорьевич рассказывал, что когда он посмотрел в зеркальце, то не узнал себя, потому что «стал такой пухленький». Он не знал, что так опухают от голода. Жить в поселке становилось с каждым днём всё страшнее, начался каннибализм, обезумевшие от голода люди грабили и убивали своих родных и соседей.
«У меня на всю жизнь сохранилось: если приглашают поесть — сразу соглашаюсь, а потом уже думаю — хочу или нет... — вспоминал Федор Григорьевич. — До ужаса боюсь голода. Весной вскопали возле домика огород. Пошли по окрестным деревням, наменяли за тряпки картошки. Посадили. К осени часть картофельной ботвы засолили вместо капусты. Поверьте, это было очень вкусно. Папа работал в поселковой столярке, к нему часто приходили местные из деревень, чтобы что-то смастерить или отремонтировать, за что давали какие-то продукты...»
Отец научил сыновей делать снасти для ловли рыбы, ставить ловушки на птиц и мелких зверей. Вспоминая об этом времени, Федор Григорьевич рассказывал, что был таким измождённым, что боялся, как бы его не утянула за собой крупная рыба.
Зная, как страшна зима, дети делали запас на всю семью — собирали в лесу ягоду, шишки, грибы, сушили листья малины, лебеды, солили рыбу.
Осенью Федор пошел в школу. Детей всех возрастов посадили заниматься вместе. «В первый день занятий в школе учитель знакомился с учениками. Дошла очередь и до меня.
Спрашивает меня: Какой национальности? Я говорю: „Казак“. Учитель: „Значит — русский!“ Я: „Нет, казак!“ А учитель твердит всё, что я русский. Я горько плакал, что учитель записал мне не ту национальность». В школе иногда даже давали по кусочку хлеба. «Когда закончился мой первый учебный год, учеников собрали в клубе для подведения итогов. Кто хорошо учился — благодарили, давали премию. Дошла очередь и до меня. Вывели меня на сцену. Зачитывают: «За хорошую учебу и рисование награждается тетрадью для рисования, карандашами и рубашкой. Сестра научила меня, что сказать в ответ, и я сказал: „Обещаю учиться еще лучше“, — и... перекрестился. И сразу же у меня пронеслось в мозгах, что не надо было этого делать. Меня хватил столбняк, стоял, как парализованный, и не мог сдвинуться с места. Кто-то подошел и вынес меня со сцены...»
Осенью 1933 г. умер дедушка, он всё собирался уехать на Дон. В 1934 г. три опустевших (в связи с тем, что много людей умерло от голода и погибло во время работ) поселка решили объединить и переселить в пос. Ошья. Двадцатилетний брат Александр и восемнадцатилетняя сестра Мария сбежали на Дон.
Домик Дьяковы выбрали у самого леса, чтобы быть подальше от глаз, ведь родители втайне от детей решили готовиться к побегу на Дон. Вместе с соседом по домику и его сыном Дьяковы выбрали тяжелый путь по заброшенному тракту, чтобы не догнала погоня. Но через три дня пути началась пурга и им пришлось вернуться.
В 1936 г. их перевозят в другой поселок, а через 4 месяца — в Свердловск, где селят в бараке на самой окраине города.
Через два года Григория Яковлевича арестовали. «Папа работал в это время в школе кочегаром. Однажды он возвращается с дежурства в большой тревоге. Его сменщик забыл закрыть кран и изрядно затопил кочегарку. Тот был вольный, папа — ссыльный, и доказывать было бесполезно, кто совершил оплошность. Наверное, этот случай тоже послужил причиной, что папу забрали месяца через два. Мы на всякий случай держали для папы запас продуктов и одежды, если придут забирать. И вот наступило. Часа в три-четыре ночи послышался стук в коридоре, потом к нам. Не спим, плачем, зажгли свет. Отец говорит нам: „Ну, это всё!“. Начали делать обыск. Отец достал два медных крестика, привязанных на шнурках от ботинок, припасённых для меня и Пети. Одел на нас и благословил. Папа нам уже не принадлежал. Охранники стали вытеснять его из комнаты. Мы вышли на улицу. Кузов машины заполнили плотно арестантами. По углам охранники с привинченными штыками. Брезжил рассвет. Машина тронулась в вечность. Больше мы отца не видели. Я молился за него до 13 лет...». Лишь в 1993 г. Федор Григорьевич узнал, что через 28 дней после ареста отца расстреляли.
В 1939 г. Агафья Ивановна решилась с сыновьями сбежать домой, к сыну и дочери, которые жили в пос. Глубоком Ростовской области.
В 1940 г. Федор Григорьевич окончил семь классов, продолжать учёбу не смог, т. к. была введена плата за образование.
В страшном 1941 году Федор Григорьевич добровольно, еще не достигнув призывного возраста, записался на оборонительные работы, а после вступил в состав восстановительного мостопоезда для строительства железнодорожных переправ. За два дня до оккупации пос. Глубокого немецкими войсками восстановительный поезд эвакуировали на Кавказ.
Федор Григорьевич, вспоминая войну, рассказывал: «Бомбить немцы прилетали в основном ночью, днем покружат, разведают, а ночью — слышим, как приближается гул самолетов, разбегаемся кто куда, подальше от своей „летучки“. Всегда думаешь: всё, теперь точно зацепит нас. Начинаются рваться бомбы, подлетая к земле, они визжат так, что хочется застыть на месте, но все равно бежишь. Потом ухающий взрыв. Думаешь, „пронесло“, а потом опять и опять... Кажется, вечность проходит и, когда самолеты уже отлетают, не веришь себе, думаешь: „Нет, еще могут вернуться“. А потом — тишина, которая сначала задавливает своей неожиданностью. Вылезешь из укрытия — и сразу ищешь глазами свою „летучку“. Уцелела! Бежишь к поезду, там уже считаемся... кто уцелел. И опять быстрей, быстрей готовишь переправу, если старую разбомбили, наводишь связь. Многое стоит перед глазами. Особенно врезался в память один „пейзаж“: проезжаем мимо какой-то станции, у самой ветки — хата, чистенькая такая, и яблоня огромная, вся в цвету, а перед ней огромная воронка и собака мертвая лежит. Сколько раз хотел написать, а берусь и не могу — тяжело, рука не поднимается...»
В апреле 1943 г. пришло письмо из дома. Глубокий, где остались мать, сестра Мария и брат Петр, целый год был в оккупации. Освободили поселок 14 января 1943 г. Во время оккупации брата Петра немцы забирали на принудительные работы, никто и не предполагал тогда, как это искалечит в будущем его судьбу. Брат Александр ушел на фронт еще в самом начале войны.
Мостостроительный батальон прошел по растерзанной стране, восстанавливая мосты в Харькове, Ворошиловске, Маздоке, Батайске, Одессе, Запорожье. Федор Григорьевич говорил, что даже в войну ему выпало не разрушать, а созидать. Именно тогда, среди смертельного хаоса мировой войны, жестокости, разрушения и тяжелых испытаний укрепилась его вера в спасительную силу искусства, в то, что «красота спасёт мир».
День Победы они встретили в г. Рахове, в Закарпатье, который до освобождения советскими войсками входил в состав Румынии. Через месяц возвратились в Черновцы, где построили мостостроительный завод, который работает и поныне.
Черновцы — один из немногих городов Украины, который справедливо считается жемчужиной мировой архитектуры и искусства. Не удивительно, что именно в таком месте Федор Григорьевич начал серьезно заниматься рисованием. Рисовать он любил с раннего детства, да до того ли было. Ещё в Гадье запомнилось ему, как соседский парень разрисовал свою печку — сажей! Красота! Хотя сокрушался, что красок нет. В школе Федор Григорьевич перерисовывал картинки из книжек. Увидев, как талантливо у него выходит, учительница географии поручила ему нарисовать картинки по географии, посмотрев которые, она предрекла ему стать художником. А когда учился в Свердловске в пятом классе, увидел, как на улице работал молодой художник. Смотрел на него как завороженный, и когда тот попросил его попозировать, даже в школу не пошел. Эта и была его детская художественная школа. Во время войны рисовал плакаты, транспаранты, лозунги и даже делал наброски портретов своих товарищей. Начальник поезда, увидев его рисунки, советовал идти учиться после войны на художника. Работая на мостозаводе, Федор Григорьевич познакомился с художником Борисом Будземским, который до войны успел окончить три курса Одесского художественного училища. Будземский и познакомил его с художественным руководителем Черновицкой организации Союза художников СССР — Владимиром Николаевичем Семашкевичем, который взял Федора Дьякова к себе учеником. В 1949 г. Федор Григорьевич участвовал в художественной выставке с этюдом «Пионы». В конце 1950 г. его приняли в качестве художника-живописца в Черновицкое производственно-творческое Товарищество художников.
В 1951 г. потянуло Федора Григорьевича к родным местам, вернулся он в Глубокий. Сестра Мария с братом Александром работали в колхозе, мама занималась домашним хозяйством и хлопотала с внуками. Тяжело было ему, потомственному казаку, решиться оторваться от земли, от крестьянского труда, объяснить родным, что он хочет посвятить свою жизнь искусству. Брат Александр, когда он поделился с ним своей тайной мечтой, одобрил, стал на его сторону и настраивал всю семью, что Федору надо помогать учиться.
Уроки, полученные в Черновцах, помогли успешно сдать экзамены в Ростовском художественном училище имени М. Б. Грекова. Преподавателями у Федора Григорьевича были замечательные художники: Виктор Григорьевич Лень (заслуженный художник РСФСР), Тихон Петрович Семенов, (ученик Федора Семеновича Гончарова (1873-1955), А. М. Корина, В. А. Серова), Ирина Чарская (заслуженный художник РСФСР), Семен Скопцов (заслуженный художник России), Александр Сергеевич Кулагин (заслуженный художник РСФСР, доцент), Вахтанг Николаевич Адвадзе. Их преподавание отвечало внутренним интересам молодого художника. Они ставили перед своими учениками задачи живописного обобщения натуры, внушали им высокое понимание призвания художника.
После успешного, с красным дипломом, окончания учебы Федор Дьяков вернулся в Глубокий, где преподавал рисование в старших классах и вел художественный кружок. В училище Федор Григорьевич подружился со своим однокурсником Евгением Горбатенко, который сразу после окончания учебы уехал с женой на Камчатку, к сестре. Как он описывал эту далекую, таинственную землю! И Федор Григорьевич удивил всех — уехал на Камчатку.
Серым ненастным утром встретил полуостров молодого художника. И в первую минуту Федор пожалел о красотах Северной Буковины, куда у него была возможность вернуться после училища. И ещё оказалось, что кроме как оформителем в клубе УТРФ ему на первых порах и работать было негде.
Но долго сидеть на одном месте Федору не пришлось. В Управлении тралового флота ему предложили сходить на путину.
...Путина! Вот какая ты — со штормовой качкой за 8 баллов, соленым ветром и серебристыми россыпями даров океана.
Она, эта Вилюйская путина 1958-го года, была удачной не только для рыбаков. Федор Григорьевич встретил там свою будущую жену — Нину Игнатьевну Захарову, с которой прожил всю жизнь.
Федор Григорьевич удивлялся и поражался величию природы края: от сурового океана до исполинов-вулканов, от розовых рассветов до закатов! А через четыре месяца — снова берег. И он показался Федору таким родным, близким, что стало ясно: Камчатка по душе пришлась художнику. Полюбил Федор Григорьевич эту землю навсегда. И все его творчество — подтверждение тому.
Фактически до середины ХХ в. никаких традиций изображения дальневосточной природы в отечественной живописи попросту не было. Художникам, работавшим на Камчатке в тот период, природа края открывалась как заповедный, диковатый, вольный и прекрасный мир по контрасту к природе уже освоенного русского классического пейзажа.
Реальный мир, представший перед Дьяковым, манил к себе, возбуждал острый интерес, желание постигнуть и запечатлеть. Была в его пейзажах трепетность красок, тонкое чувство цветовой гаммы, лиричность. Но самое главное — все картины словно светятся подкупающей любовью художника к камчатской природе.
Любовь эта водила рукой художника, хотелось передать весь свой восторг от увиденного, писал он на чем только было можно, чем только можно и нельзя — в ход шли ложки, зубные щетки, помазки, куски от картонных коробок, мешки. Он избегал шаблонных сюжетов, свободное владение профессиональным языком давало ему возможность передать сокровенность замыслов. Может быть, поэтому его искусство близко и понятно в равной мере как специалисту, так и неискушенному зрителю.
Дьяков обладал замечательным качеством — умением видеть прекрасное в самом обыденном, привычном. Своим отношением к натуре он увлекает зрителя. Работы художника требуют к себе внимательного отношения — это объясняется, видимо, самим методом его работы. Сохраняя цельность всего холста, композицию решения, он тщательно прописывает каждый его кусок. Свежие впечатления, которые он получал в многочисленных поездках, упорная работа в мастерской, вечное подвижничество помогали рождению новых картин. Живописные работы Дьякова пленяют богатством сложной и цельной гаммы серебристо-серого колорита, несколько романтической интонацией, внутренним напряжением.
Палитра часто отличается яркой насыщенностью цвета, мажорным звучанием, что придаёт его картинам особое, жизнерадостное, оптимистическое звучание. Для автора истина в постоянном практическом постижении мира и переложении своих мироощущений на холст. Общая направленность художественного мышления Дьякова — в строгой последовательности реализации замысла, в отчетливом понимании задач, которые он ставил перед собой. В созданных им картинах он сопоставлял человека и природу, повествовал о силе духа людей, способных жить и трудиться в условиях прекрасного, но сурового края, совершенно не похожего на лирико-поэтическую природу западной части России. Дьяков нашёл те главные особенности в облике Камчатки, которые будет стремиться изображать постоянно: эпическую мощь и цветоносность.
С самого начала своего пути Федор Григорьевич принадлежал к художникам, которые стремились строить современную культуру на основе мирового и национального классического наследия, не случайно он оказался одним из первых активных организаторов Камчатской организации Союза художников СССР, художественных мастерских Художественного фонда РСФСР, он был также инициатором создания орггруппы камчатских художников при Союзе художников РСФСР. Федор Григорьевич стал первым художником на Камчатке, принятым в члены Союза художников СССР (1967). Дважды художники избирали его председателем региональной организации.
Без преувеличения можно сказать, что Дьяков заложил фундамент художественной жизни Камчатки. Камчатские художники, начавшие свой творческий путь совсем еще молодыми, с благодарностью помнят о бесценных, истинно профессиональных наставлениях Дьякова.
Количество выставок, участником которых был Федор Григорьевич, огромно. Среди них наиболее значимыми являются региональные — «Советский Дальний Восток» (Хабаровск, 1964; Владивосток, 1967, 1974, 1985; Улан-Удэ, 1969; Чита, 1980; Якутск, 1990), «Дальний Восток» (Хабаровск, 2003), произведений художников Камчатки (Москва, 1973, Ленинград, 1983), произведений художников Урала, Сибири и Дальнего Востока (Москва, 1971-1972); республиканские — «По родной стране» (Москва, 1972), «Советская Россия» (1980), посвящённая 50-летию г. Комсомольска-на-Амуре (Комсомольск-на-Амуре, 1983), «Голубые просторы России» (Ленинград, 1984); всесоюзные — «Мы строим БАМ» (Москва, Ленинград, Улан-Удэ, 1979-1980), «Всегда начеку» (1982); персональные — 1974; 1994; 1999; 2000; 2002; 2004; 2009 гг. (г. Петропавловск-Камчатский).
1. Дьяков Ф. Г. Жизнь моя — земля Камчатская // Петропавловск-Камчатский: Камчатский печатный двор, 1999.
2. Кравченко В. Т. Как поймать тучу... // След ветра. Петропавловск-Камчатский, 2007.
3. ККХМ.
4. Семейный архив А. Ф. Дьякова.
Самохина С. И. Народный художник — Федор Дьяков // «О Камчатке и странах, которые в соседстве с нею находятся...» : материалы XXVIII Крашенник. чтений / М-во культуры Камч. края, Камч. краевая науч. б-ка им. С. П. Крашенинникова. — Петропавловск-Камчатский, 2011. — С. 178-182.