Вспоминаю этнографические экспедиции Быстринского районного этнографического музея в места традиционного природопользования эвенов, на так называемые «рыбалки», расположенные в лесу на территории Быстринского муниципального района Камчатского края — на удалении до 300 км от районного центра с. Эссо. Свыше 2 тыс. км пройдено по тундре и лесным тропам на лошадях, собачьих упряжках, пешком. Не один раз попадал в экстраординарные ситуации. И все время задавал себе вопрос: почему все-таки несколько десятков человек (7 % эвенского населения Быстринского района) обосновались и живут отшельниками семьями либо в одиночку вдали от благ цивилизации? Попутно пытался осмыслить, какая причина побудила эвенов перекочевать с материковой части Российского государства на Камчатку, преодолев не одну тысячу километров верхом на оленях?
Получив отрицательные ответы на вопросы «А у тебя лошади есть?», «А ты горбушу ловишь?», четырехлетняя Любачан (эвенское уменьшительно-ласкательное женское имя) отвернулась и отошла от меня. Этот импровизированный диалог состоялся летом 1994 г. в первой этнографической экспеди-ции — в стойбище эвенов-отшельников на р. Манаыш, в 200 км от с. Эссо. Наш диалог не обескуражил меня, наоборот, приятно удивил. Подумалось тогда, что такая вот девчушка могла бы выдержать с родителями Великую кочевку эвенов с материка на Камчатку в 40-х гг. ХIХ в. Памятен и другой разговор спустя 5 лет на «рыбалке», укромно спрятавшейся в лесу, в 250 км от Эссо. Молодая эвенка Вера Тылканова, мать троих детей, на мой гипотетический вопрос, согласится ли она оставить лес и навсегда переехать в Эссо, ответила просто: «Я лесная женщина». Вере тогда был всего 21 год, и роды у себя она принимала в лесу собственноручно.
Эвены — кто они такие? В книге этнографа Карла Дитмара «Поездки и пребывание на Камчатке в 1851-1855 годах» читаем: «2 марта 1852 года в Петропавловск прибыли в высшей степени замечательные гости. В первый раз сюда пришли ламуты. Ламуты — тунгусское племя, кочующее по западному берегу Охотского моря, приблизительно между Аяном и Ижигинском. Побуждаемые, вероятно, теснотою родного места, многие из них собрались всей семьей, пробрались через Пенжинский край, заселенный коряками, и заняли обширные безлюдные части Камчатки, главным образом Срединный хребет и западный берег». Интересно, что эвены (ламуты-орочел) перекочевали на Камчатку не только с упо-мянутых территорий, но и с Колымы. Подтверждением этому является фамилия Колумский среди быстринских эвенов. Ну, а про малонаселенную Камчатку ламуты-орочел могли проведать у русских землепроходцев. Допускаю даже мысль, что кто-то из предков эвенских переселенцев был на службе у русских казаков-землепроходцев, которые могли использовать их в качестве своеобразного буфера между собой и юкагирами, чукчами, коряками при продвижении на северо-восточные земли, в том числе и на Камчатку (1).
Позволю себе не согласиться с этнографом Карлом Дитмаром, что совершить Великую кочевку верхом на оленях протяженностью не в одну тысячу километров с риском для жизни побудила эвенов «теснота родных мест». На тех огромнейших территориях, где в начале ХIХ в. обитали предки быстринских эвенов, могло уместиться еще множество племен, а 72 первых переселенца не решили бы проблему гипотетической перенаселенности. Вероятнее всего, заложенный в менталитете эвенов «дух кочевника», неуемное желание найти лучшую жизнь, что ассоциировалось у них с поисками территорий для охоты на дикого зверя, для пушного промысла и разведения оленей, и было решающим. На мой взгляд, немаловажную роль сыграло и другое свойство характера этого народа — отшельничество, стремление жить уединенно.
Кстати, это свойство характера предков сохранилось у эвенов и сейчас. Несколько лет назад я прилетал с представителями Всемирного фонда дикой природы (WWF) и киногруппой CNN в одно из лесных стойбищ, в котором живет большая эвенская семья из представителей трех поколений. Иностранные гости, узнав, что через речку в полукилометре проживают эвены другой семьи, попросили меня пригласить их для общения. Перебравшись на стойбище Улакагчан (Тополиное), передал знакомому старику просьбу гостей. На что Анатолий Гаврилович Коерков сказал спокойно: «Однако пойдем, Саша. Вот только не помню, сколько лет я не был там в гостях». Подчеркну, что эти две эвенские семьи между собой жили дружно, не ругаясь.
Первым к проблеме этногенеза эвенов (ламутов-орочел) обратился участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга Я. Линденау. В 1742 г. в «Описании пеших тунгусов, или так называемых ламутов, в Охотске» этот исследователь подчеркивал: «Ламуты... без сомнения, происходят от оленных тунгусов... Это имя возникло в то время, когда у оленных тунгусов вымерли все олени. И они осели у моря, которое на их языке называется Лам» (2). Ламское море — эвенкийское название Охотского моря, омывающего материковую восточную часть России и западное побережье Камчатки.
Бесспорно, история эвенов неразрывно связана с тунгусо-маньчжурским народом Восточной Сибири — эвенками и определяется сравнительно поздним временем. Многие исследователи, преимущественно ранние, рассматривали самих тунгусов как пришельцев из южных районов — с территории Китая, Маньчжурии или из регионов Центральной Азии. Кстати, название самой любимой китайцами до сих пор русской песни «Катюша» звучит, как «Катячан». Быстринские эвены и сейчас называют Любашу — Любачан, Катюшу — Катячан. Чан — уменьшительно-ласкательный постфикс. Но большинство ученых связывает этногенез тунгусов с районами Байкала. Расселение тунгусских племён (предков эвенков, эвенов, и др.) из Прибайкалья и Забайкалья по Восточной Сибири началось в 1-м тысячелетии нашей эры. Из южных районов Предбайкалья произошел первый крупный отход прототунгусов в Приамурье, где они дали основу предкам чжурчженей и маньчжур. По многим данным, эти перемещения произошли в конце неолита.
Основу формирования «пеших тунгусов» (ламутов), которые в ХVII в. расселялись на Охотском побережье, в основном в бассейне р. Охоты (впадает в Охотское море), составили оленные группы эвенков, вышедших в ХV-ХVI вв. на Охотское побережье, и в условиях, благоприятных для ведения промыслового хозяйства (рыболовство и охота на морского зверя), отказавшихся от оленеводства. Здесь они смешались с оседлыми коряками, юкагирами, и их культура приобрела «палеоазиатский» облик. Иначе происходило развитие эвенов-оленеводов (орочел), и именно их культура оценивается как собственно эвенская. В ХVII в. они довольно активно начинают продвигаться на север по побережью Охотского моря, вступая в контакты с юкагирами и коряками, в 40-х гг. ХIХ оказавшись на Камчатке.
Получается, что ранее употребляемые термины — восточные тунгусы, ламуты, орочел, эвены — это названия одного и того же народа. Пожалуй, самым точным является последнее. В нем заложено древнее самоназвание «эвын», «эвэн», что значит, по одним данным, «спускающиеся с гор», по другим — «местный», «здешний». Данная мотивация легла в основу при паспортизации этого народа в 1930-х гг. прошлого века.
На географической карте этническая территория эвенов образует почти правильный квадрат, стороны которого на севере ограничены побережьем Северного Ледовитого океана, на юге — Охотским побережьем, на западе — бассейном Лены севернее Якутска, на востоке р. Анадырь и, собственно, Камчаткой. Они не имеют своей национальной автономии и расселяются на территории Якутии, Чукотского автономного округа, Магаданской области, Камчатского и Хабаровского краев. В пределах этих административных единиц они контактируют с якутами, юкагирами, чукчами, коряками, ительменами, эвенками и русскими. По данным переписи населения, проведенной в Российской Федерации в 2002 г., общая численность эвенов составляет около 20 тыс. человек и проживают они преимущественно на востоке России, в том числе в Камчатском крае — 1 779 эвенов (из них в Корякском автономном округе — 751). Со временем эвены, поселившиеся на Камчатке, обособились от своих собратьев на материке.
Эвенский язык относится к тунгусо-маньчжурской группе алтайской языковой семьи. До 1932 г. эвенский язык не имел письменности. Алфавит на латинской основе для эвенского языка был утверждён в 1932 г. на I Всероссийской конференции по развитию языков и письменностей народов Севера. В 1936 г. была создана письменность на основе русского алфавита. В 1932-1934 гг. были разработаны школьные программы и учебники для преподавания эвенского языка. С 30-х гг. прошлого века большинство эвенов переходит к оседлости, массовому двуязычию.
Официальный статус эвенского языка — язык коренного малочисленного народа Российской Федерации. В настоящее время эвенский язык не относится к титульным языкам ни в одном из регионов, поскольку эвены с 1930-х гг. не имеют автономии ни в одном из субъектов РФ — Охотско-Эвенский автономный округ в Хабаровском крае был упразднен еще в 1930-е гг. По итогам переписи 2002 г., 27,4 % эвенов России считают эвенский язык родным.
К сожалению, приходится констатировать, что с каждым годом носителей эвенского языка в Быстринском районе становится всё меньше. Молодежь в своем большинстве язык предков не понимает. На мой взгляд, этому не поможет никакое обучение, пусть даже по сверхсовременным методикам, если материальная среда языкового общения находится, главным образом, вдалеке от сел — в оленеводческих звеньях и «рыбалках». В первой этнографической экспедиции в одном из стойбищ заметил, что молодые эвены между собой разговаривали по-русски, а с отцом по-эвенски, особенно когда занимались работой — ловили, разделывали рыбу, ремонтировали постройки, мастерили... К тому же, отец-эвен говорил своим детям, что не понимает русского языка (хотя хорошо его знал). Этим самым он, пусть даже авторитарно, заставлял молодежь общаться на языке предков. В памяти еще одно наблюдение по этому поводу. В очередной экспедиции на одной из самых отдаленных «рыбалок» познакомился с двумя братьями-школьниками, приехавшими к своей бабушке на летние каникулы. Общение бабушки с внуками происходило таким образом: к примеру, она по-эвенски задавала вопрос младшему внуку, который не понимал эвенский язык. И мальчишке приходилось за помощью обращаться к старшему брату, который с бабушкой уже разговаривал на эвенском, так как смог его выучить во время нескольких предыдущих каникул. Вот так бабушка и второго внука приобщила к эвенскому языку.
В этнографических поездках я спрашивал пожилых эвенов, как они себя называют. Часть из них отвечали: «Ороч, орочел» (что означает «оленный» — ед. и мн. число от слова — «орон» — олень). Звучало и название «ламут».
В связи с этим вспоминаю диалог в лесу с пожилой эвенкой-отшельницей Прасковьей Егоровной Тылкановой. Проделав долгий путь, я попросил у бабушки теплой воды, чтобы постирать одежду. На мою просьбу бабушка Панна отреагировала шутливо: «Саша, ты не ламут что ли, бери котел и сам занимайся костром». Это можно было понять так: «Ты не свой, что ли?» Значит, в этом случае эвенка называла себя опосредовано — «ламуткой». Со слов старика-эвена А. Г. Коеркова с «рыбалки» Улакагчан, его родители не понимали новое свое название «эвены», которое появилось при проведении паспортизации в 1930-х г. Сегодняшняя молодежь — потомки ламутов и орочел — называет себя эвенами. Каковы бы ни были исторические перипетии переселения эвенов на Камчатку, давайте вглядимся в сегодняшнее состояние быстринского осколка эвенского народа. Сами эвены, хорошо владеющие своим языком, называют себя «бэринел» — так же, как и откол оленей от основного стада. Среди малочисленных народов Сибири и Дальнего Востока России эвены занимают четвертую строчку после ненцев, эвенков и хантов. На Камчатке живет около 1,7 тыс. эвенов, в Быстринском районе — свыше 900 чел.
Быстринский район образован 12 августа 1926 г., когда Камчатский окружной революционный комитет (окрревком) утвердил решение первого родового съезда орочел-ламутов об объединении в Быстринский ламутский туземный район. По данным переписи северных окраин Дальневосточного края СССР, в 1926 г. на территории нынешнего Быстринского района насчитывалось 37 групповых кочевых хозяйств с населением 470 человек, из которых 414 орочел-ламутов, 49 коряков, 7 якутов (вероятнее всего, якутские эвены). Тогда на месте сегодняшнего районного центра Эссо располагались два стойбища на р. Уксичан («горячая вода» — эвенск.), в которых проживали 42 человека. Само название «Эссо» в переводе с эвенского языка означает «лиственница». В анавгайских стойбищах насчитывалось 102 человека. «Анавгай» в переводе с корякского языка значит «смола лиственницы, сера». К концу 40-х гг. ХХ в. на территории района завершается процесс перевода эвенов к оседлому образу жизни. В то время в районе было 6 сел: Эссо, Анавгай, Тваян («твай» — эвенск. — «крапива»), Лаучан («лау» — корякск. — «короткие торбаза» (меховая обувь)), Кетачан (кета — название рыбы-лосося), Кекук («кекук» — эвенск. — «кукушка»). Сегодня на территории района площадью 24 тыс. км2 осталось всего 2 населенных пункта — Эссо и Анавгай с общей численностью населения 2 649 чел., из которых 959 эвенов, 166 коряков.
Первые русские в 1920-х были учителями. Один из них, М. С. Антропов, единственный, по его словам, пришлый работник, писал, что вынужден был серьезно взяться и за медицинские книги после того как стал свидетелем «операций»: эвены при остром конъюктивите выскабливали глаза острым ножом или краем растения-осоки. В экспедиции при встрече в лесу с 76-летним эвеном-отшельником Егором Николаевичем Колумским я узнал, по мнению старика, о причине его слепоты на один глаз: он поехал в Петропавловск на операцию, и она оказалась неудачной. Что удивительно, отшельник сказал, что уж лучше бы сам ножом сделал «операцию», как раньше делали предки. Не оспаривая результатов проведенной операции в специализированной клинике, мне бы хотелось обратить внимание на веру эвенов старшего поколения в вековые традиции, что явственно прослеживается и в самом факте существования стойбищ-«рыбалок» на удалении до 300 километров от районного центра Эссо и национального эвенского с. Анавгай.
Как же возникли эти стойбища-«рыбалки»? Немного истории. Поясню сразу, что «рыбалки» в 1920-1960-х гг. были местами для ловли рыбы в буквальном понимании этого слова, а сейчас — места постоянного проживания эвенов-отшельников. Предки современных быстринских эвенов, переселившись на Камчатку, по примеру коряков стали заниматься крупнотабунным оленеводством, в отличие от материковых эвенов, у которых оленеводство было преимущественно малостадным. На «материке» эвены держали оленей главным образом для хозяйственных нужд — как транспортных животных для верховой езды и под вьюк, для пошива из оленьих шкур одежды и попутно для пропитания. Уже в 20-х гг. ХХ в. на территории нынешнего Быстринского района у эвенов насчитывалось свыше 20 тыс. голов оленей. Зимой оленные эвены с семьями кочевали со стадом, а с начала лета до осени часть этого коллектива, в первую очередь женщины с маленькими детьми, старики, оставалась на реках для заготовки рыбы. К тому же, летние почти ежедневные кочевки с семьями были затруднительны. Замечу, что те эвенские стойбища-«рыбалки» были сезонными, в отличие от нынешних постоянных. С середины 30-х гг. прошлого века кочевое население Камчатки, включая и эвенов, Советская власть стала переводить на оседлый образ жизни в пределах территорий, где они жили. В 1950-х гг. в Быстринском районе функционировало, как было отмечено ранее, 6 национальных сел. В принципе, аборигены в этом новом алгоритме своей жизни большого дискомфорта не испытывали. Кроме районного центра — с. Эссо и близлежащего в 24 км Анавгая, остальные населенные пункты находились на территориях, освоенных предками эвенов, прибывших на Камчатку в ХIХ в. Так же, как их предки, эвены здесь занимались традиционными видами деятельности — выпасали оленей, охотились, ловили рыбу. Уклад жизни оставался свойственным их менталитету. Но этот уклад был авторитарно нарушен в конце 1950-х гг. политикой государства, направленной на закрытие так называемых неперспективных в экономическом плане населенных пунктов. Этот государственный курс чиновниками объяснялся как забота о мало-численных народностях. Закрыв национальные села, переселив аборигенов в Эссо и Анавгай, предоставили им взамен традиционной жизни блага цивилизации — более комфортабельные жилища, всех детей поселили в интернатах, даже тех, чьи родители жили в этих же населенных пунктах. Отмечу, что был наложен запрет на проживание детей с родителями в оленеводческих звеньях. По воспоминаниям знакомой эвенки Елены Черкановой (Адукановой), родившейся в 1961 г. в оленной тундре, она с другими интернатовскими детишками-эвенами поднималась на самую высокую сопку близ Эссо и со слезами смотрела вдаль — в ту сторону, где вместе с оленями кочевали их родители. На моей памяти в Эссо в 1980-х гг. были случаи, когда эвенские мальчишки убегали из интерната к оленеводам. (К сожалению, сейчас эта тяга к оленям уходит. Для многих эвенов-школьников оленей заменили компьютерные игры.) Кстати, Эссо и Анавгай находились вне территорий ведения традиционной хозяйственной деятельности. И, как итог, — была нарушена вековая преемственность в традициях, передаче знаний, наработанных предками в течение многих веков. Многие воспитанники интернатов оторвались от вековых занятий предков, от своих родителей, а родители от детей. Это и было началом масштабного разрушения традиционной системы жизнеобеспечения коренного населения, так как его оторвали от традиционных занятий и самих территорий ведения оленеводства, охоты, рыбной ловли, что напоминает насильственное отлучение младенца от материнской груди. Только небольшая часть продолжала заниматься традиционными промыслами — оленеводством и охотой. Остальных, по сути, лишили самого дорогого — привычного векового образа жизни, близости к природе, свободы. Декларированная так называемая забота об аборигенах в конечном итоге обратилась для них злом. Вот таким образом было положено начало деградации традиционной жизни аборигенов не только Камчатки, но и всей Сибири и Дальнего Востока.
Позволю себе небольшую ремарку по поводу интернатов для аборигенных детей. До сих пор, спустя 30 лет, меня не покидает чувство парадоксальности такого социального явления того времени, как интернатизация. Существовал даже такой плановый показатель в статистике, как охват детей интернатами. Будучи корреспондентом районной газеты в Корякском автономном округе, я в одной из командировок посетил интернат в национальном корякском с. Седанка. Увидев гостя, ватага ребятишек моментально окружила меня, пытаясь прижаться, что-то сказать... Некоторые даже запрыгнули ко мне на плечи. Я был ошеломлен этим зрелищем. И был очень удивлен комментарием по этому поводу воспитателя интерната. Оказывается, детишки соскучились по своим родителям и так эмоционально встречают любого взрослого человека. Стало грустно, когда узнал, что многие из их родителей живут в этом же селе, но редко встречаются со своими детьми, потому что пьют водку. Спустя 4 года в качестве собственного корреспондента областной газеты «Камчатский комсомолец» я вновь оказался в этом корякском селе. Познакомился с оленеводом Анатолием Акеевым, депутатом Верховного Совета СССР, и от его имени мы сделали серию статей о необходимости воспитания детей трудом в олене-водческой тундре и целесообразности закрытия интернатов. К счастью, эту необходимость и целесо-образность поняли и одобрили на бюро обкома КПСС — высшем тогдашнем органе власти на Камчатке. Так в 1980-х гг. было положено начало закрытию интернатов и возвращению детей в семьи. В 2005 г., как директор Быстринского эвенского этнографического музея, я был в экспедиции в Корякском автономном округе — национальном с. Хаилино, где живут эвены, коряки, чукчи. И в разговоре с учительницей-эвенкой Евгенией Нюрчани узнал, что после обсуждения в школьном преподавательском коллективе статей депутата Акеева было решено закрыть интернат. Этому были рады как взрослые, так и дети.
В середине 90-х гг. прошлого века масштабные эксперименты, проводимые в России в рамках так называемой перестройки экономики, продолжили разрушение традиционного уклада жизни малочисленных народов Севера. Прекращение государственной финансовой поддержки привело к деградации оленеводческих хозяйств в Быстринском районе — за 10 лет численность оленей сократилась более чем в 4 раза и составила на рубеже веков 4 тыс. голов (сейчас — 7 тыс.). Было закрыто государственное промысловое хозяйство, в котором половина охотников была из числа эвенов. В итоге появилась большая безработица, резко снизился уровень жизни коренного малочисленного населения. Перед многими эвенскими семьями встала проблема выживания, решить которую помогли «рыбалки». Помнится, в экспедиции спросил у отшельницы-эвенки Лидии Гавриловны Тылкановой, почему с ней в лесу постоянно живут внучки-дошкольницы. Ответ был короткий: «Что им, в Эссо, голодать что ли». Кроме того, что на «рыбалках» жили дети дошкольного возраста, отшельники помогали своим родственникам в селах, обеспечивая их рыбой и добытым мясом диких зверей. Артем Солодиков — давний знакомый, герой моего фильма об эвенах-отшельниках, сказал в интервью о значении своей «рыбалки»: «Рыбалка Манаыш спасла наш большой род от голода во время перестройки. И Манаыш обязательно будет жить». Но обнищание эвенов было не самой главной причиной возникновения и увеличения числа лесных стойбищ. Несомненно, сказался и менталитет эвенов — отшельничество и вековая привязанность к лесу, к природе вообще, неприятие образа жизни в селах. Для отшельников «зов предков» — это не красивое образное выражение, а состояние души.
Принципиальный выбор старшего поколения эвенов-отшельников в пользу жизни в лесу определил еще и инстинкт самосохранения. Многочисленные наблюдения за пожилыми эвенами, живущими в лесу, убедили в том, что многие из них не дожили бы в селах до своего нынешнего преклонного возраста. Вот как выразился по этому поводу мой знакомый эвен-отшельник Василий Кириллович Адуканов: «В Эссо и воздух какой-то не такой (то есть не хороший, не родной)». На вопрос музейной анкеты «Где ваш дом — в Эссо или в лесу?» все отшельники ответили — «В лесу». В конце 1970-х гг. из оленеводческих звеньев ушли «последние из могикан» — пенсионеры. На плечах этого поколения держалось оленеводство последние 30-40 лет. И многие представители этого поколения, дожившие до пенсионного возраста, сделали, с точки зрения цивилизованного человека, неразумный выбор — остались жить в лесу на родовых территориях, основав национальные стойбища, называемые ими «рыбалками». Эти люди живут своей жизнью, никому не мешая, не требуя благ цивилизации. Тем самым они сохраняют уклад эвенской жизни, среду обитания, что можно считать одним из компонентов выживания эвенов Быстринского района как этноса.
Что же такое сегодняшняя «рыбалка»? Это комплекс немудреных строений, почти не изменившийся с 1920-х гг., к которому добавились лишь зимние избушки. И территория, выделяемая администрацией муниципального района для традиционной хозяйственной деятельности — охоты, рыбной ловли. Все «рыбалки» располагаются по берегам рек. В цилиндрическо-конических юртах, покрытых брезентом, живут с весны до осени. Внутри юрты находится очаг-костер. Если много людей на «рыбалке», то к юрте приставляются палатки, в которые можно войти, не выходя из жилища. Встречаются оччены (эвенск.) — шалаши, покрытые сухой травой или корой чозении — ветлы. Их используют для хранения домашних вещей. На каждой «рыбалке» имеется избушка, как минимум, размером 3×7 м, построенная из бревен ветлы. Летом в избушку почти не заходят, ну а зимой в ней могут проживать до 8-10 человек. В домиках для приготовления пищи используют железные печки — камины, для сохранения тепла избушка может обкладываться дерном. Зимой отшельники спят в кукулях (спальный мешок из шкур оленя или снежного барана) на самодельных деревянных кроватях-полатях. Матрасы могут набиваться оленьей шерстью. Электроосвещение от малогабаритных генераторов есть разве что на нескольких «рыбалках», на остальных используют керосиновые лампы и свечи. Как незыблемая традиция — повсюду стоят юкольники для приготовления вяленой рыбы на зиму — себе и собакам, и уданы (эвенск.) — лабазы для хранения продуктов. Лабаз — это крытый помост на 4 высоких столбах, своего рода высотный склад, куда не может дойти вода при наводнениях. Попасть наверх можно только с помощью лестницы. Опорные столбы эвены называют «ногами». Они тщательно ошкуриваются до гладкого состояния, чтобы зверьки-грызуны не могли взобраться и полакомиться продуктовыми запасами. Кстати, лабазы могут быть убежищами при нападении медведей. Бани имеются не везде. Для общения с внешним миром на «рыбалках» пользуются радиостанциями, предоставленными по проекту «Панда-связь» Всемирным фондом дикой природы. Но эти технические средства для эвенов считаются роскошью. А теперь давайте представим себя в таком стойбище, за сотни километров от населенных пунктов, куда отшельники выезжают один-два раза в год за продуктами. Что, и за большие деньги нет желания там жить? Точно так же ответили мне два ковбоя из Мексики, гости Быстринского эвенского этнографического музея. А вот что сказала отшельница-эвенка Евдокия Григорьевна Адуканова: «Не могу я жить в Эссо, тянет в лес. Здесь и дышать хорошо». А ведь Эссо, где сухой, горный климат и бьют горячие подземные геотермальные источники, называют «Камчатской Швейцарией», и это название соответствует, как нельзя лучше, этому прекрасному природному уголку. Замечу, что многие взрослые дети и внуки Е. Г. Адукановой живут в лесных стойбищах. Вот он, яркий пример понятия «зов предков»!
Помню, как я тщетно пытался в 1980-х гг. переселить одинокого старика-отшельника инвалида Афанасия Иннокентьевича Адуканова из насквозь продуваемой лесной избушки в Эссо. К счастью, быстро понял, что лес для него — родина.
Приведу несколько цифр. На сегодняшний день в Быстринском районе насчитывается 17 «ры-балок». Постоянно проживают в лесу около 70 чел. В том числе и дети-дошкольники. Летом население «рыбалок» увеличивается на 15-20 чел. за счет детей, приезжающих на каникулы к своим родственникам.
Каковы же перспективы «рыбалок» — стойбищ лесных эвенских отшельников? Может, на это явление неотрадиционализма — возвращения к своим традиционным истокам, вообще не стоит обращать внимания, посчитав его за какой-то анахронизм? Вот только сам факт возвращения молодых аборигенов на исконные места проживания своих предков говорит о серьезности этого явления. И не пугают их те многочисленные трудности, с которыми они сталкиваются каждый день в лесу. Взять, к примеру, самый простой аргумент не в пользу лесной жизни — скудное меню отшельника на летний день. Утром — чай с ландориками (лепешками — при наличии муки), в обед — уха, чай с хлебом «вприкуску», чтобы не забыть его вкус. Вечером то же самое, но уже зачастую без хлеба. Скажу откровенно — за несколько экспедиций я ни разу не был достаточно сытым, хотя мне всегда давали добавку ухи. Жесткая экономия объясняется малым количеством запасов продуктов (там нет магазинов), да и рыба усиленно заготавливается впрок. Кстати, её используют всю, до единого грамма. Внутренности и кости идут на корм собакам, кое-где до сих пор заготавливается костная мука — ультэ. А в качестве лакомства употребляются свежие головки лососевых рыб. Вот такое скудное меню, так же как и сама нелегкая лесная жизнь, отнюдь не пугает молодых отшельников. Здесь нет таких понятий, как выходной день или обеденный перерыв. Летом отшельники усиленно заготавливают рыбу на долгую камчатскую зиму, зимой в любую погоду охотятся на пушного зверя. Осенью нужно добыть медведя, снежного барана для заготовки мяса и шкур. Никак не обойтись без достаточного запаса дров, который делают, главным образом, весной. Ежедневного внимания требуют лошади — главное транспортное средство при летних кочевках. В лесной жизни нет мелочей, всё здесь подчинено одной цели — выживанию. Но это никого из отшельников не пугает.
Через 14 лет после первой экспедиции я вновь в лесном стойбище встретился с Любачан и вспомнил вопросы той маленькой девчушки про горбушу. Вот только она была уже повзрослевшей эвенкой, мамой годовалого сынишки Никиты. На мой вопрос «Не скучно ли жить в лесу?» молодая аборигенка ответила просто: «Здесь хорошо».
Весной, после долгой зимы запасы продуктов почти иссякают. Зачастую для еды остается заготовленная впрок рыба, немножко сахара и чай. Но и это не пугает молодых отшельников. Они рассуждают так: нашим предкам жилось еще труднее, но они же не стремились покидать эти места. А лесного отшельника в жизни спасает только трудолюбие, доскональное знание всех премудростей бытия в дикой природе. И, конечно, огромное влечение к образу жизни своих предков. Молодежь знает, что лесная жизнь замешана на поте, мудром, без лукавства отношении к природе. Здесь без этих истин не проживешь, передача опыта предков диктуется законами выживания. «Делай, как я» — вот самый главный принцип воспитания у эвенов. Как-то наблюдал жизненную картинку, как молодой отец Вадим Солодиков давал «мастер-класс» двум своим сыновьям 7 и 9 лет по изготовлению поняги — простого заплечного приспособления для переноски походных вещей и небольших грузов. В глазах мальчишек я увидел живой неподдельный интерес к этому процессу. Когда поняга была готова, 7-летний озорной Данилка лихо закинул её за плечи и побежал в лес, откуда с удовольствием принес в стойбище дровишки для костра. Эвенские мальчишки, выросшие в лесу, в 8-9 лет уверенно седлают лошадь, ловят рыбу, ставят юрточку... И спрос с них в этом возрасте уже взрослый. Такое же не по-детски серьезное отношение к своим обязанностям проявляют и девочки. Можно быть уверенным, что дети, выросшие в лесу, повзрослев, будут чувствовать себя уверенно в жизни.
Последние 10 лет на Камчатке, в частности в Быстринском районе, стала проводиться активная социальная политика, направленная на возрождение материальной и духовной культуры аборигенов. Государство стало финансировать проекты по возрождению и поддержке различных форм традиционного хозяйствования эвенов, коряков, чукчей, ительменов. К примеру, быстринским отшельникам выделяются лимиты на вылов рыбы в хозяйственных целях, денежные средства для приобретения современных снегоходов, необходимого инвентаря для рыбной ловли и охотничьего промысла. Как минимум, один раз в год из Эссо специально на «рыбалки» летает вертолет для доставки купленных отшельниками в сельских магазинах продуктов и хозяйственных товаров. Школьникам, желающим жить во время летних каникул на «рыбалках», разрешают раньше заканчивать учебный год. Конечно, государственный патернализм необходим. Но многое зависит от самих аборигенов, которые, к счастью, понимают, что «рыбалки» и оленеводство — это последний рубеж их многовековой истории, материальной культуры и образа жизни. И они всеми силами пытаются это сохранить.
Последние 15 лет моей жизни на Камчатке, я, как мог, старался помочь эвенам, которые, как когда-то их предки, ушли искать защиты у природы. По нескольким международным проектам в течение нескольких лет снабжал отшельников медикаментами, помог построить лесную избушку для эвенской семьи, обустроить меховую юрту для одинокой эвенки-отшельницы. С помощью Всемирного фонда дикой природа (WWF) и дирекции камчатских природных парков снабдил основные «рыбалки» радиостанциями. По итогам этно-социальной экспедиции 1999 г. поставил перед губернатором Камчатки вопрос об увеличении лимитов по вылову рыбы для эвенских отшельников. Выступал в газетах и журналах разных уровней по их проблемам. Но мне кажется, не менее важно понять, что движет этими людьми. Оно, это понимание, приходит, и я стараюсь поделиться им со всеми, кто неравнодушен к судьбам коренных жителей Камчатки.
До встречи с эвенами Камчатки я был не то, чтобы ярым атеистом, а, скажем, материалистом. Суеверие эвенов, особенно пожилых, потрясло меня. Кстати, на это обращали внимание этнографы прошлых столетий. Эвенские поверья часто сбываются, и я постепенно начал в них верить, хотя иногда и сомневался. Один случай окончательно развеял мои сомнения.
18 августа 1994 г. я с эвеном-проводником и его дочкой приехал в лесное стойбище, что в 300 км от Эссо. Приветливо встретили нас хозяева, пожилые эвены Андрей Алексеевич Прончев и его жена — Марина Николаевна Ичанга. Первое, что я услышал от них, очень удивило меня: «А мы вас ждем». Как они узнали о нашем возможном прибытии, ведь в стойбище нет никаких средств связи? Оказывается, очень просто — уголёк показал.
Я и раньше видел, как эвены угадывали будущих гостей посредством уголька в костре. «Мистика какая-то...» — такая мысль преследовала меня в подобных случаях. А то, что я увидел и услышал от бабушки Марины, вообще перевернуло мои понятия о материализме.
Представьте себе следующую картину. Глубокая ночь, костер в юрте вот-вот угаснет, неудержимо тянет ко сну, и, как бы уже в забытьи, слышу бабушкины слова: «Ира (так зовут дочь проводника), покорми гостя и уложи спать». Ира недоуменно говорит бабушке Марине: «Какие гости? На улице ночь, нет никаких гостей». В ответ бабушка показывает на стоящий на окраине догорающего костра уголек и говорит девочке: «Возьми из костра пепел, посыпь сверху на уголек и скажи гостю, что мы тебя кормим. Уже поздно — спи там, где ты находишься, а завтра тебя будем встречать».
Когда эвенская девочка всё сделала согласно бабушкиным наставлениям, Марина Николаевна добавила: «А теперь, Ира, аккуратно уложи гостя спать». У меня при этих словах ушки, как говорится, на макушке: «Почему, Марина Николаевна, нужно аккуратно уложить уголек?». На что бабушка ответила: «Нельзя, Саша, ронять стоящий уголек, гостю причинишь вред. Он даже умереть может».
И бабушка рассказала нам, что случилось в пору её молодости в эвенском селе Лаучан (сейчас этого села нет). Молодежь сидела вокруг костра, и одна старая эвенка попросила покормить гостя (то есть уголек), уложить его спать. Вместо этого уголек ударили палкой, и он разрушился. На следующий день гость (бабушка назвала имя этого молодого парня) приехал. Молодежь веселилась, радовалась, танцевали в честь гостя. Вскоре он сильно заболел, слег и через несколько дней умер. Когда его раздели, увидели, что вся спина была черной.
— А как насчет вашего гостя? — наверняка спросит читатель.
На следующий день у нас в стойбище было много работы: этнографические видеосъемки, закладывание «кислой ямы» для собак. Солнце уже клонилось к закату, когда я в разговоре с проводни-ком выразил сомнение насчет вчерашнего уголька-гостя. И случится же такое: при этих словах послышался звенящий звук колокольчиков. Приехали на лошадях гости. Здравствуйте, однако!
Не могу также не поделиться откровением, которое случилось для меня в эвенском стойбище в одной из последних экспедиций. Как всегда все отшельники были заняты работой. В этот день мой хороший знакомый старик-эвен Николай Фомич Ичанга закладывал «кислую яму» для своих нартовых и зверовых собак. Он разрешил мне этот процесс заснять на видеокамеру.
Расскажу коротко о технологии приготовления рыбы на зиму. На берегу реки роется яма высотой в пояс человека, в длину и ширину по 1,5 м. Вся яма обкладывается свежевыкошенной травой, и в неё аккуратно укладывается лососевая рыба (как правило, самцы), пойманная за сутки до того. Старик-эвен очень любил своих собак и еду для них готовил добросовестно, как делали предки. Замечу, что эта работа очень трудная, ответственная, и делают её без перерыва. Когда до конца процесса оставалось около часа, я спешно побежал в стойбище для выхода на радиосвязь с работником музея, чтобы передать сообщение о моих дальнейших планах в экспедиции. Сразу забежал в юрту попить на скорую руку чаю, где женщины-эвенки занимались домашними делами, и взгляд мой невольно упал на костер, на окраине которого увидел наклоненный уголек. Замечу, уголек был короткий и толстенький. Показал его женщинам, сказав при этом: «А может, уголек встанет?» После сеанса радиосвязи заглянул в юрту посмотреть на уголек — он был уже в строго вертикальном положении. Попросил молодую эвенку покормить будущего гостя, но не укладывать спать, так как на улице был еще день. Аборигенка совершила обряд кормления будущего гостя, как обычно делают эвены, — посыпала на уголек пепел из костра, пожелала будущему гостю хорошей дороги в их стойбище.
Старик-эвен к концу дня закончил работу. Я успел запечатлеть на видео, как он, опять же очень аккуратно, настелил сверху на уложенную рыбу толстый слой свежей травы, завалил яму землей, плотно утрамбовав. Это делается для того, чтобы мухи не смогли залететь вовнутрь и отложить яйца. Иначе рыба испортится. А в правильно заложенной яме пойдет процесс брожения, а не гниения. И такую рыбу в экстремальных ситуациях может есть человек, хотя от кислого рыбного запаха можно без привычки потерять сознание. Обсудив за традиционным вечерним чаем возле костра прошедший день, жители стойбища улеглись спать. Мне досталось место в недостроенной деревянной бане, так как в юрте было очень тесно. В темноте вспомнил про уголек и расстроился — не угадал я будущего гостя, не приехал он... И в уже сонном забытьи услышал урчание дизель-мотора за речкой. Наутро молодая эвенка, которая кормила уголек, мне сказала: «Идите, поздоровайтесь со своим гостем». Захожу в юрту, а там приезжий человек — невысокого роста и толстенький, как вчерашний уголек. Вот такое откровение ко мне пришло после 15 лет дружеского общения с аборигенами-отшельникам, и я был очень рад этому.
В этнографии есть понятие — перекрестный опрос. Для признания объективности того или иного факта, явления желательно, чтобы в опросе участвовали 3 информанта. Меня очень заинтере-совало эвенское поверие — «уголек — гость». В рассказанных двух случаях я лично убеждался, что это поверие сбывается. Анализируя это явление, я стал задавать себе вопросы о его нюансах. К примеру, почему нельзя днем уложить уголек? И что будет, если это сделать? На эти вопросы конкретным примером ответила эвенка Марина Николаевна Ичанга — большой знаток эвенской жизни. Вот её рассказ. «Было это в эвенском селе Лаучан. Клуба там не было, и мы, молодые, собиралась в юртах. Веселились, танцевали, слушали сказки от старых людей. И влюблялись, конечно. Как-то в очередной раз уголек встал в костре. А было это в конце дня. На просьбу пожилой эвенки сделать ритуал с угольком-гостем, Илья (Илья Иванович Адуканов) взял палочку и аккуратно уложил уголек, при этом шутливо сказал: „Пусть гости спят, где они есть“. Старик-эвен поругал, конечно, Илью за это. На следующее утро приехали на оленях Егор Ефимович Банаканов с женой. Старенькие они были, но бойкие. И Банаканов сразу спросил, кто их вчера заколдовал? Оказывается, они с женой хотели до темноты доехать до Лаучана. Но в одно мгновение почувствовали, что непреодолимый сон не дает им ехать дальше. Спешились, поставили юрточку уже недалеко до Лаучана. А мы-то знали, что это сделал Илья».
Рассказ Марины Николаевны Ичанга в очередной раз убедил меня в объективности этого явления, и я получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. В правдивости рассказа я нисколько не сомневался, потому что у бабушки была исключительная память. Тем более, что пожилые аборигены, как говорится, патологически правдивы.
И все равно, но уже не сомневаясь в этом эвенском поверии, я задаю себе самый главный вопрос: «Почему уголек — предвестник гостя?» По моему мнению, это не случайно. Так уж исторически сложилось, что предки эвенов — вечные кочевники и отшельники — очень много времени проводили у костра, особенно женщины. Аборигены очень наблюдательные люди, и они стали замечать, что стоящий уголек предвещает гостя. Конечно, вера самих эвенов в это явление складывалась на протяжении длительного времени. А по закону логики: количественное всегда переходит в качественное. А кто является посредником между будущим гостем и угольком? Осмелюсь высказать свое мнение — Космос.
1. Дитмар К. Поездки и пребывание на Камчатке в 1851-1855 гг. СПб., 1901. 754 с.
2. Линденау Я. И. Описание народов Сибири (первая половина ХVIII в.). Магадан, 1983.
3. Об организации Быстринского национального района // Летопись жизни народов Северо-Востока РСФСР: 1917-1985. Петропавловск-Камчатский, 1986.
4. Полярная энциклопедия «Арктика — мой дом». Т. «Народы Севера Земли», М., 1999.
5. Сергеев В. Д. Страницы истории Камчатки. Дореволюционный период. Петропавловск-Камчатский: Дальневост. кн. изд-во, 1992. 191 с.
Слугин А. Я. Камчатка: быстринские эвены-отшельники // «О Камчатке и странах, которые в соседстве с нею находятся...» : материалы XXVIII Крашенник. чтений / М-во культуры Камч. края, Камч. краевая науч. б-ка им. С. П. Крашенинникова. — Петропавловск-Камчатский, 2011. — С. 182-190.